Стас Волязловский умер…

«Это моя рефлексия на мир, в котором я существую, с его интересами, проблемами, страхами, религией, новыми культурными вызовами, с его телевидением и программами, наполненными дебильной рекламой, расчлененкой, криминалом, порнографией, сериалами и политикой, с его желтой прессой и его интернетом. Возможно, для меня это что-то вроде арт-терапии. Мне действительно удается освободиться от всего, лезущего в мозг помимо моей воли. Беру и вываливаю все налезшее в эдакой лубочно-концентрированной форме на лист бумаги или старые сэконд-хэндовские простыни, которые разрисовываю шариковыми ручками».

«Даже сложно вспомнить, какой это был год. Конец 90-х. «Тотем» тогда делал телепрограммы об интересных людях Херсона, и кто-то нас познакомил со Стасом. Он преподавал керамику детям в доме пионеров на Сухарке, как мы потом говорили – лепил зайцев. Зайцы, кстати, были очень креативные. Стас оказался действительно интересным собеседником, в пух и прах громил закостенелый на тот момент союз художников, было видно, что хочет чего-то другого, нового, свежего. Потом была выставка молодых художников «Семь» в музее. Авторов действительно было семь. Работы Стаса – гуашевого кота и керамику, – знакомый искусствовед назвал «вторичными». Но всё равно это было «другое» искусство, и с тех пор началась наша дружба со Стасом.
При первой же возможности я пригласила его в творческий проект и поездку по Узбекистану. Об этом можно написать отдельный рассказ, если не повесть. Это была первая поездка Стаса за границу, было много юмора, и пока наши фотографы документировали восточную реальность, Стас (тогда ещё не имевший фотоаппарата) решил сделать серию комиксов о нашем путешествии. Этими комиксами потом была проиллюстрирована статья в журнале «НАШ», а найденный в поездке стиль Стас развил в работах на ткани.
Журнал «НАШ» - это тоже целая эпоха. В декабре 2017-го журналу исполнилось 19 лет. 24-го декабря Стас в комментариях на фейсбуке написал: «Это, пожалуй, лучшее, что было в моей творчей жизни». Мы действительно «дружили семьями» - херсонский «Тотем» и Стас Волязловский и днепропетровский «НАШ». Ни одного номера не обходилось без фотографий или рисунков Стаса. В «НАШ» он выплеснул всю свою иронию и свой особый взгляд на мир.

Именно этим особым взглядом Стас всегда меня удивлял. Иным людям нужно как минимум 5-6 лет образования в каком-нибудь искусствоведческом вузе, а потом ещё годы стажировок и практик, чтобы внятно формулировать и транслировать идеи, которыми живёт современное искусство. Волязловский с его образованием херсонского ПТУ умел настолько чётко в нескольких предложениях выразить суть выставки или работы, что я каждый раз поражалась такому точному, «прицельному» чутью современного искусства.
Вместе с развивающимся «чутьём» рос и уровень работ. В 2010-м я подала его на премию Малевича, одну из самых престижных наград, которые может получить художник в Украине. Почему-то даже не сомневалась в победе, хотя конкуренты были более именитые, с огромным послужным списком выставок за рубежом. Когда в зале Национального художественного музея объявили: «Лауреатом становится…. Стас Волязловский, Херсон!», я прыгала, кричала и чуть не плакала. А Стас прочитал со сцены какой-то очень смешной стих, написанный накануне «на коленке». Думаю, даже если бы ему вручали «Оскар», он бы сделал из этого ироничный перфоманс.

Сейчас мне кажется, что у Стаса не было полутонов. Было только чёрное и белое. Не зря ему так хорошо удавалась графика… В «чёрном состоянии» он был очень напряжён, нервы взвинчены, не человек, а сплошной стресс. В «белом состоянии» Стас мог рассмешить до слёз историями о тусовках художников и о похождениях своей бурной юности. Ирония, кажется, была для него единственным способом защититься от херсонской реальности, ну или хотя бы окрасить её в яркие цвета… И при этом он не хотел переезжать в Киев, говорил, что Херсон его подпитывает… Наверное, он был прав: даже в комфортных номерах Нью-Йоркских гостиниц Волязловский продолжал снимать нечто выходящее за рамки обыденности, за рамки «приличий», в которых ему всегда было тесно. Не раз он говорил, что особое удовольствие ему доставляет стоять неузнанным в выставочном зале, за спиной у случайных зрителей, и слушать, что они говорят про его работы. И чем больше зрители негодуют – тем интереснее. Поэтому, когда будете смотреть работы Стаса Волязловского, критикуйте. Возмущайтесь. Негодуйте. Автор уже не стоит за вашей спиной. Но это часть перфоманса, в который нас втянул один из лучших художников, которых родил Херсон. И это факт – к сожалению, теперь уже исторический».

«Он непревзойденно невербально матерился - в живописи и графике. Пафосные выставочные площадки Херсона часто отказывались это выставлять. Чтобы проиллюстрировать статьи о его выставке в Киеве или за рубежом, херсонским журналистам приходилось долго перебирать фотографии и искать что-то, что пропустили бы редакторы. Мы вместе работали в газете. Никто ни до, ни после него не фотографировал так по-уродски херсонский политический бомонд. Сессия горсовета, а лица у всех - как на картинах Босха! Он мотал нервы своим женщинам, регулярно разбивал мобильники о стену, имел скверный характер.... В общем, мне будет его не хватать».

Запам’ятались історії, які, звичайно, треба було одразу знімати в кіно. Як Стас знайомився з провідницями плацкартних вагонів і купував у них старі наволки із простирадлами - чим страшніші, тим краще: з плямами, з дірками. Щоб малювати потім на них кульковою ручкою картини в стилі Шансон-арт. 

Як зустрічав у себе вдома гостей - у купальнику Бората: смужка зеленого атласу між ногами, яка переходить у дві тонкі підтяжки – «Хожу в нем на пляж, пацаны уже почти привыкли…»

Новорічні листівки, які він знімав у дворі біля дому, - спалах, переляканий чорний кіт, фрагмент газової труби, чиясь забута ганчірка з ялинковою прикрасою на ній... І підпис – «Не могу из двух выбрать одну. Чтобы там все было наиболее ровно по композиции кадра, динамике, перспективе, новогодней атмосферности…».

Гостра, абсурдна, некрасива реальність, яку він намагався підірвати. Стас розчинявся в образі сучасного художника, який ці руїни навколо приймає з пафосом, живе в них і навіть щиро намагається полюбити. І пропонує полюбити нам.

- Тебе комфортно в Херсоне? - питав я.

- Здесь скорее такая вещь, когда тебе не комфортно с самим собой. Будь ты в Америке или Милане - там здорово, я был в Нью-йорке. В Милане мне предлагали работать и жить. У нас так красиво, говорят. А я выглядываю со своего балкона, 50 градусов жары, пацаны водку пьют во дворе - и это мой двор! От себя никуда не убежишь.

Стас творив міфологію нашого півдня. Його роботи - це рефлексія на абсурд, цинізм, убогість, подвійні стандарти. Естетику, в якій нам усім пропонується жити. Чи можна бути тут і зараз щасливим? Чи можна тут бути нормальним взагалі? Треба з цим усим боротися, чи кудись втікати? Чи навпаки, зливатися з місцевістю й радіти рожевим шторам, купувати накладки на груди у формі ананасів, ходити в туфлях із хутра морських котиків та збирати гроші, щоб раз у житті покататися на лімузині - на пляж, на весілля або на якийсь там свій ювілей.

Від його робіт завжди ставало якось легше, веселіше жити. Думалось: нє, ніяких рожевих штор у моєму житті. І що ти не один такий, хто про це все думає.