Российского «хирурга», с воодушевлением рассказывающего о кастрации украинских десантников, не довезли — разведчик

До войны он жил в Крыму и работал в ІТ-сфере и шоу-бизнесе. Когда начался Майдан поехал в Киев, после чего сразу не решился пойти на фронт, а стал волонтером.

Однажды он услышал историю о том, что на оккупированной территории кастрируют украинских пленных десантников. Не выдержал и отправился в военкомат, имея за плечами лишь опыт срочной службы в военном оркестре. Из-за контузии, полученной ранее, его не хотели брать, но в итоге удалось обмануть комиссию. Так в 2015-м он попал в разведку. А через время судьба свела его с тем, чьи хладнокровие и жестокость привели жителя Крыма на войну. О том, как это произошло, и о службе в разведке, он рассказал ИА «Вчасно».

ИА «Вчасно»: Как вы попали в разведку?

Разведчик: Тогда военкоматы набирали людей так, что танкистов и гранатометчиков могли посадить перебирать бумаги. Меня отправили в учебный центр на 2 месяца, где учили не совсем тому, что нам нужно было.

Мы просили отправить нас на линию фронта в зону АТО, и когда однажды командир сказал: «Мне нужны два добровольца, я еду на нулевую линию обороны смотреть позиции», то я и еще один парень, не раздумывая, шагнули вперед.  С того момента в мои задачи входила личная охрана командира бригады, разведка, сопровождение высокопоставленных лиц в зоне АТО, которые связаны с государственной тайной.

- Вы всему учились на практике?

-  Мне изначально повезло. Когда я попал в разведку, со мной был мужик, у которого это уже четвертая война —  Афганистан, Чечня, дважды миротворческая миссия в Ираке. Он служил в третью волну мобилизации, после нее ушел домой. Сказал, вернусь, если вдруг полномасштабная война будет. 

Вообще в разведке нужны люди с математическим складом ума, которые могут мыслить и принимать нестандартные решения. Нам дают задания и не объясняют, что и как нужно делать. Мы сами разрабатываем операцию и маршрут. Доверять никому нельзя.

Были случаи, когда нам говорили: «Вот — идите этой дорогой». Мы отказывались, потому что знали, что там может быть засада. Дважды из-за этого возвращались с задания и разбивали лицо офицеру, который нас туда отправлял. Мы шли другой дорогой, но контролировали маршрут — нас там ждали.

- Те офицеры, которые давали вам такие указания, потом привлекались к ответственности?  

- Этим занимались контрразведка и СБУ. На моей памяти троих посадили на 15 лет, на остальных завели уголовные дела. И бывали такие ситуации, что мы говорим – вот знаем факты, но его ж тоже поддерживают другие люди, и он говорит — ничего не знаю. В этом случае расследования долго длятся.

-От чего зависел успех ваших операций, кроме того, что вы сами планировали маршруты и свои действия?

- Успех зависит от точности выполнения плана, который мы наметили. Мы ходили по «серой зоне» Донбасса или заходили глубоко в тыл, где любое неосторожное слово или движение – это плен. Но нам лучше не попадать туда. У нас было сразу договорено – если есть вероятность попадания в плен, то у тебя всегда есть граната, взрывая которую ты можешь забрать с собой еще кого-то из противников.

Но нам повезло – в плен не попадали, были ранения, подрыв на растяжках. Правда за последний год службы восьмерых похоронили, к сожалению, но это были боевые выходы, когда сталкивались с диверсионной группой противника. Мы их увидели, они — нас. Избежать столкновения было невозможно.

- Была  разница между украинской ДРГ и такой же группой противника?

- Мы учились всему сами, а у боевиков были профессиональные инструкторы из РФ, которые много где уже воевали. И у них в плане обмундирования было намного лучше.

В ДРГ противника принимали участие кадровые российские военные. Мы не раз после стычек с ними забирали у них документы, подтверждающие это. 

- Каким образом вы попадали на оккупированную территорию и вели там работу?

- Туда ходили, одеваясь по гражданке, каждый раз придумывая разные легенды. Однажды к нам в взвод привели мужика, который раньше сидел и мог рисовать наколки. Как раз тогда выпустили много зеков и дали им оружие. Он рисовал на нас изображения из криминального мира. Так мы приходили в оккупированные села.   

Для разведчика очень важно, чтобы были развиты фантазия и актерское мастерство. Однажды пришлось прикинуться больными, сбежавшими из психушки. Мы вдвоем попали на патруль «ДНР» под  Донецком. Нас остановили и потребовали документы. Мы сразу переглянулись и стали косить под психбольных. 40 минут ломали комедию. Бред несли об инопланетянах и прочее.  В результате патрульным это надоело и они уехали.  

Мы работали на оккупированной территории свободно. Однажды зашли глубоко в тыл. Нашли в одном поселке старое брошенное здание, где было электричество. Нашли колонку и подключили к ней мобильный телефон, где на вызове стоял гимн Украины. Уйдя из поселка, по утрам мы звонили с разных номеров на этот телефон, и недели полторы там звучал наш гимн.

- Как вы общались с местными жителями оккупированных населенных пунктов?

- Разговаривали с людьми и уже через время понимали их взгляды и настроения. Были и те, кто нам помогал. На оккупированной территории встречали людей, которые говорили: «Когда там уже наша, украинская, армия придет?». Были старики, которые не могли выехать, остались на оккупированной территории, мы их подкармливали. Потому что к ним приходили боевики и забирали у них птицу, овощи.

- Вы не  боялись, что в один момент местные жители таких поселков могут вас сдать? Ведь подобные случаи были. 

-  Мы же не приходили открыто, смотрели – наблюдает кто-то за домом или нет. Но все равно приходили и помогали. Старики понимали от кого получают продукты, и это меняло их  настроения. Мы всегда общались спокойно с мирными жителями.

Как-то пошли на операцию в Донецк, чтобы выяснить, какой очередной гумконвой приехал. По дороге зашли в один элитный поселок в пригороде, чтобы переночевать.  Разговорились с местным. «Тут военные часто бывают?», — спрашиваем. «А вон там дом, туда часто военных привозят, крики оттуда были слышны, пытали, наверно», — ответил он. 

Мы решили проверить эту информацию. Пришли, посмотрели – много охраны. Ушли и стали планировать операцию.

- Много времени это заняло?

- Нужно было не только планировать, а и снаряжение подготовить. В определенный момент, когда все было готово и мы уже знали, как охрана меняется, тогда пошли на штурм. Нас было 6 человек.

- Штурмовали вшестером в оккупированном поселке?

- Да. Мы это делали ночью, днем шум не поднимали. На место шли пешком. Охраны было много – около 20 человек. На улице часть из них тихонько убрали, а когда вошли в дом – начали уже стрелять.

Вошли в гараж, а там была оборудована операционная. Врач сидел, пересматривал бумаги, улыбался, что-то записывал. Когда его связывали, даже не сопротивлялся. Мы забрали бумаги где, как оказалось, он подробно описывал, что делал с украинскими военнослужащими. Также он все снимал на видео. Мы все это забрали с собой.

Когда везли врача в машине, он начал в подробностях рассказывать о том, как кастрировал наших десантников. Говорил это с энтузиазмом, каким-то детским восхищением, как ребенок о новой игрушке.

- Он мотивы свои объяснил?

- У него на это не хватило времени. У нас уже упала планка….его не довезли. Сдали СБУ только документацию и видеозаписи. Там по записям потом выяснилось, что творилось в этой операционной – вплоть до того, что глаза у пацанов доставал… Его называли все «хирургом». Реально, человек  был больной. То ли у него «крыша поехала», но это ему нравилось.

- Это был местный врач из Донецка?

- Нет. Он был откуда-то из России. А врачей подобных на той территории много было. Одного – донецкого, партизаны брали. Были те, кто торговал органами.

- А как узнавали о тех, кто торговал органами?

- Информация от местных жителей была. В разговоре люди говорили о том, что привозят пленных, слышны крики.  Нашли мы одно такое место, но оно было покинуто уже. Это был обычный частный большой дом, где можно разместить большое количество людей. Когда мы вошли, то там никого не было.

С нами в группе был медик. После осмотра помещения он сказал, что, похоже, там ребят без анестезии резали. Это было в Луганской области. Когда мы уходили, то заминировали этот дом – через пару недель он взорвался.

- Были ситуации, когда вам было действительно страшно?

- Была ситуация, когда чуть не попал в плен. Почти дойдя до нашего опорного пункта, когда возвращались с задания, попали в засаду.

Мы ничего не успели понять – такой был эффект неожиданности. Нас было 4, а тех больше в два раза.

Хорошо, что наши ребята с опорного пункта услышали возню и подоспели на помощь. К тому времени у нас уже руки и ноги были связаны. Двоих из нападавших убили, остальные убежали, их раненого мы не довезли до больницы. Потом нашли у него удостоверение военного РФ.

- Подобные и другие опасные ситуации, в которые вы попадали, все разведчики психологически выдерживали?

- Человек должен быть готов психологически и физически к службе разведчиком, ведь не все способны это выдерживать. Однажды во время боевого столкновения один из моих бойцов сбежал. После этого пришел к начальнику разведки и признался: «Мне было страшно», написал рапорт о переводе. После этого он меня избегал месяц – было стыдно. И ему повезло, потому что тогда никто не пострадал.

Позже у нас состоялся разговор, где он признался и объяснил свой поступок, но все равно он уже не ходил с нами на задания, ему перестали доверять, он занимался бумагами в штабе.

Был случай, когда везли одного майора из штаба с документацией. В районе Лисичанска попали под обстрел, мы с майором выпрыгнули из машины, а шофер запаниковал и уехал, бросив нас. Видели бы вы тогда лицо майора! Он, бедный, шел пешком за мной 2 дня.

Ему было лет 50, говорил, что такую физическую нагрузку последний раз испытывал в 20 лет. Но добраться к нашим по-другому нельзя было. Два дня я его нытье слушал. Днем сложнее было идти, старались ночью передвигаться. Но, все же, майора и документы доставил к месту назначения.

- Как вы проверяли своих бойцов на их возможности и способности выдерживать нагрузки в разведке?

-   Многие люди не понимали, куда они идут. Патриотизм – это классно, но надо все-таки учитывать свои физические и психологические возможности. Мы делали проверку по типу, как в США и Израиле, но не такую интенсивную, конечно. У них 2 недели полная нагрузка — психологическая и физическая.

Мы выбирали маршрут, ставили светошумовые гранаты, чтобы посмотреть, как себя поведут бойцы, какое решение примут. Я, например, веду группу ночью, и потом просто ухожу незаметно в сторону и смотрю, как они себя поведут, когда поймут, что их уже не ведут. У одного паника, другой берет себя в руки и пытается дальше организовать что-то, вести группу. Вот такие люди нужны в разведке.

К тому же должна быть физическая подготовка. Мы можем идти пешком десятки километров с грузом по 40 кг. Новичков в полном обмундировании отправляли на полигон, и доходила из них половина. Один обувь надел, которая ноги натирала, другой оделся так, что все на нем звенело – шел, как колокольчик. Третий психологически не выдержал.

- Если боец не прошел испытание, какое решение вы принимали по нему?

- По некоторым людям было видно, что у них есть потенциал и желание, но сейчас они не готовы быть разведчиком. Мы их не брали на боевые задания, но давали поручения по наблюдению, например. Был один боец с очень слабым здоровьем, но крепкий духом. Мы давали такую работу, которую он мог выполнять, и он был счастлив, что хотя бы так может нам помочь. И это важно.

Я когда пришел на гражданку встречал тех, кто откосил от службы и говорил: «Что бы я там делал?».

Да ты можешь помочь, даже если будешь кашу пацанам варить, хорошие механики нужны в тылу технику чинить, кто-то может бумаги заполнять – все это тоже важно.

- Как вы привыкали после демобилизации к мирной жизни?

- Тяжело. Я хотел подписать контракт еще, но меня не берут из-за серьезной травмы. Психологический момент привыкания к мирной жизни очень сложный.

Когда я был в госпитале в Харькове, ночью кто-то по коридору пройдет, я уже не могу спать – прислушиваюсь. В Одессе  отдыхал, где была береговая линия охраны. Катер вышел в море и остановился напротив нас, вертолеты стали над ним летать, мне уже ничего не надо – всматриваюсь в море, начинаю искать подвох, думать о нападении с моря. Оказалось, были учения.

Но самое сложное – справиться с агрессией, которая появляется, когда видишь, как взрослые люди живут спокойно, веселятся, и думают, что война их не касается.