О мелком происшествии столетней давности, объясняющем, почему у многих после голосования по языковому вопросу выступили слезы.
Эту колонку за меня написал более ста лет назад безыменный корреспондент харьковской газеты Южный край. Точнее, она вышла 19 марта 1914 года. К тому времени уже три недели прошли, как в Украине не состоялись празднования 100-летия Тараса Шевченко. Нигде. Запрет наложила Государственная дума, а министерство внутренних дел сопроводило его детальными инструкциями, как реагировать полиции в случае ослушания. И тут, как бы задним числом, нате!
«Полтава. По распоряжению администрации снята вывеска с Украинской Книгарни, снята потому, что она написана на украинском языке, на том языке, на котором с разрешения той же администрации произнесена речь в тот же день в городском театре на вечере, посвященном памяти Шевченко...
Злополучная вывеска красовалась на магазине больше, кажется, двух лет, смуты не сеяла и никакого сомнения в своей невинности не возбуждала. И вдруг последовало распоряжение:
— Снять, чтобы глаз не мозолила...
Вывесочная революция не новость в Полтаве.
Во времена Плеве [Вячеслав, министр внутренних дел в 1902-04 гг.] усмотрели ее на школе имени Котляревского и после долгого препирательства с городской думой Петербургу удалась срезать голову гидре революции:
— Вывеску сняли. Тогда мотивировали это тем, что школа должна быть вне политики, а украинская вывеска, так или иначе, наводит на преступные размышления.
Украинская же книгарня — предприятие частное, а всякому частному лицу вывеску, казалось бы, дозволяется писать на каком угодно языке; причем же здесь политика?
Местное же чиновничество умеет читать не только вывески, но и то, что писавший или повесивший ее думал, о чем он мечтает».
Наверное, в этом тексте слишком много буков. Но интересно, что такой жанр – тогда и в СССР это называлось фельетоном – в провинциальной прессе встречался нечасто. А тут еще и по такому ничтожному поводу.
Я не стал лишний раз напоминать об Эмском указе Александра II. Чтобы ненароком не обидеть еще какого-нибудь царя. Ведь таких циркуляров за всю историю нашего сожительства было свыше 70. И эта цифра – она ж как приглашение кремлевцам, уверенным, что никакого украинского языка никогда не было: обратитесь к матчасти! Как же можно запрещать то, чего не было?
Когда парламент проголосовал за языковой закон в моей fb-ленте появилось несколько постов русскоговорящих френдов. И это выше моего понимания. Как люди, чей modus vivendi связан со словом, с текстами могут быть настолько... ? – слова не подберу. Причем закон еще не опубликован – а там 50 страниц – а я уже читаю саркастическое объявление о том, что требуются переводчики на украинский Цветаевой, Высоцкого.
Другой мой fb-визави, который изучает и говорит на неимоверных языках, в том числе и на украинском, посетовал, мол, его достало презрительное отношение к русскоговорящим. В чем оно состоит, я так и не понял.
Эту колонку, мою и моего неведомого коллеги из далекого 1914-го, я попросил редакторов сайта оставить только на русском. Какие-то моменты при переводе в текстах все-таки теряются.
Да и примите это как призыв к осмыслению, «презренные» русскоговорящие, от в основном русскоязычного НВ, в редакции которого закон не вызвал и намека на истерику.