Письма Второй мировой

Работая по строительству, мой отец однажды в приготовленным на мусор квартирном хламе случайно нашел пачку старых писем. Оказалось, что это письма с фронтов  Второй мировой нашего земляка из Голой Пристани Андрея Родионовича Савостина. Он рассказывал своим родителям, как воевали за освобождение Херсона, Николаева, Одессы и брали Берлин.

Первые письма датированы декабрем 1943 года. Андрей пишет чаще всего по ночам, так как дневное время полностью занято: «Ночью только и можно написать, ведь днем у нас то строевая подготовка, то огневая, то тактическая или политзанятия, чистка оружия, обед и т.д.».

Молодой боец очень беспокоится, как чувствует себя родители. Иногда пишет им в день по два письма, опасаясь,  что они могут затеряться и не дойти. Успокаивает их и просит отца больше заботиться о маме:

 «Подошло время и мне показать, как я люблю свою Родину. Немцы сами не уйдут с нашей земли. Их надо выбить. И в этой огромной силе, которая сметет немецких захватчиков, должна быть и моя малюсенькая частичка...

Ты, Папа, сейчас должен поддерживать Маму. Ведь она женщина, а потому быстрей поддается паническому настроению, а также много волнуется за мою судьбу. Ты тоже наполнен этими мыслями, как и Мама, но должен сдерживать себя. В тяжкие минуты Вы должны поддерживать друг друга, жить мирно, не ссориться – это мой Вам «приказ».

После короткого обучения в тылу новобранцев перебросили на оборону левого берега Днепра. Здесь, почти совсем рядом с домом, Андрей получил свое первое боевое крещение:

«Первый раз мы стояли в обороне под самым Херсоном, возле дороги на Алешки. Каких-нибудь 300-400 м отделяли нас от Херсона. Он был перед нами на ладони. Стоял хмурый, побитый, частично спаленный немцами, но ими не покоренный. Он звал нас к себе, просил, требовал освобождения. Но мы в то время прийти не могли.

В этой обороне мы потеряли двух наших товарищей: Гонтаря ранило, а Курилова Ваню убило. Мы поклялись не простить фрицу смерть своего товарища. Мы открыли огонь из своих ПТР по пулеметным точкам противника; повсюду, где на немецкой стороне показывался огонек, туда летели наши 200-граммовые патроны. Я сам в ту ночь выпустил 60».

«Мы десять дней находились в плавнях на обороне, С 16 по 25 января. Стоять было трудно, там кругом болота и камыши. Укрепления нельзя строить (раз-два копнешь – и вода), спали кто под лодкой, кто в камышовом курене. Не раз приходилось стоять на посту под свистом пуль и снарядов. Но тут как-то входит это в привычку. Стоишь и наблюдаешь, куда летит снаряд. Если близко – падаешь на Матушку-землю и ждешь, пока он разорвется, и просвистят осколки.

Иногда на посту слипаются глаза, в ногах усталость, с удовольствием лег бы, уснул хотя бы на часок. Но как вспомнишь, что, может быть, через речку лезет проклятый фриц, как вспомнишь, что ты стоишь на передовой линии нашего фронта, то сон как рукой снимает, и еще крепче сжимаешь в руках винтовку или ручку ПТР».

О переправе и освобождении Херсона боец пишет крайне мало, говорит только, что был одним из первых, кто высадился на правый берег и что ночью уже вступили с боем в Херсон:

«Многих людей немцы угнали. Много прятались по ямам, по подвалам: никто не хотел уходить с фашистскими мерзавцами. После двухчасового отдыха двинулись дальше. Шли по селам, с которых были видны знакомые места Кузьминок, знакомые родные очертания Голой Пристани...

И часто нас встречали пули, снаряды, мины врага. Приходилось окапываться среди поля. Не всегда везло с погодой… Вынуждены были по двое и трое суток лежать в окопчиках под дождем и снегом, было тяжело. Но ничто не могло нас остановить, ничто не могло запугать. Мы выбивали врага из населенных пунктов и там нас встречали с радостью жители. Несколько часов отдыха и снова дальше, вперед на запад, снова окапываемся среди поля, снова в атаку и выбиваем немца из села. Так все время…

Я теперь уже боец, понюхавший, как говорят, пороха. Был и под пулями, был и под минами. Видел врага и в бою. Видел также и брал в плен немцев, румынских добровольцев. Какие они в плену все тихие: «ничего не знающие», никого не убивающие», «ничего не палившие».

 … Пишу письма, сидя в окопе на котелке. Где-то далеко слышно раскат артиллерии... Получил медаль «За отвагу». Нахожусь в своем подразделении как старшина и помощник командира».

В ноябре 1944 года Андрей  получил звание младшего лейтенанта. Рассказывает, что на войне есть место и курьезным случаям: «один наш боец, когда мы шли в баню, встретил своего отца, которого не видел несколько лет и который тоже находился в армии. И сын, и отец плакали».

В январе 1945 года нашего земляка наградили орденом «Отечественной войны I степени»:

 «После мощной артподготовки, которая уничтожила все укрепления фашистской нечисти, мы пошли в атаку. Я со своим взводом первыми ворвались в траншеи противника и продолжали гнать его дальше. И вот уже сколько времени днем и ночью продолжаем гнать немцев. Несколько часов отдыхаем и двигаемся дальше. Наши танки впереди нас. Они режут и прорывают оборону немцев, а мы только добиваем разрозненные группы противника – закрепляем местность. Сколько фрицев мы уже уничтожили, сколько взяли в плен – не сосчитать. Немало уничтоженных фрицов есть и на моем счету. Итак, мы идем на Запад. С каждым днем мы все ближе к окончанию войны.

…Немцы бегут так, что их трудно догнать. Сдаются десятками, сотнями в плен. Бегут, оставляя технику, имущество, продовольствие… Мы сутки шли; дали отдых всего 1 час.

… Бывает, даже нет времени покушать. Об этом наступлении будут говорить в истории. Мы научились воевать.

… Вы, наверно, хотите, чтоб я описал Вам Германию. Вот что я скажу: земли такой, как у нас на Украине, здесь нет. Где ни глянешь – кругом леса и болота. Что здесь хорошего – это дороги. Домов сельского типа встречается мало. А так ничего особенного нет...

24.04.1945 г.

«Пишу Вам в тот момент, когда идет решающая, историческая битва – битва за Берлин, участником которой я есть. Мы идем победным шагом в самую середину фашистского логова. Нам встречаются на пути освобожденные нами люди, у которых на глазах слезы от радости, которые искренне благодарят нас за освобождение. Они спешат к себе на Родину – к своим семьям, домам… Расстояние до центра Берлина теперь уже считаем не десятками и сотнями, а просто километрами. Навстречу нам движутся зеленые колонны пленных немцев – «защитников» Берлина. Там можно увидеть 16-летних фриценят, которым поспешно вручили оружие и послали на защиту Берлина и 60-летних стариков. Вот что представляет сейчас из себя «прославленная «фрицевская армия… Бои от Одера до подступов Берлина были исключительно тяжелыми. Приходилось брать каждый домик, каждый кустик, каждую балку. Наша техника превосходит немецкую во много раз. Там, где мы проходили с боями, не осталось ни одного целого дома. Сейчас 5 часов утра, но на дворе светло: это горит Берлин!

…Был сильный бой в километрах 15-ти от Берлина. Немцы подтянули последние танки, пехоту и хотели идти в контратаку. Началась артиллерийская перестрелка. Нам было приказано поглубже врыться в землю и во что бы то ни стало удержать позиции. Вы знаете, лежишь в окопе, и как будто тебя молотком по голове бьют – это все разрываются снаряды. В такие минуты нападает равнодушие. Думаешь, все равно: попадет – не попадет. И только одного боишься, чтоб калекой не остаться.

… На окраинах города бои были слабые, но зато с приближением к центру они набрали ожесточенный характер. Особенно упорно дрались эсэсовцы и полицаи. Бились за каждый дом (тут кругом 5-ти этажные дома). Только благодаря взаимодействию с артиллерией и авиацией мы победили. И со вчерашнего утра немцы начали сдаваться в плен. Их уже никто не конвоировал, и они сами направлялись к нашему военному коменданту.

Что можно сказать о Берлине? Английские и американские, а также и наши самолеты славно здесь поработали. На месте города остались одни развалины. Большинство местных жителей осталось. Все бледные, худые, так как жили они все время в подвалах и питались очень плохо.

…С победой, Родные! Сегодня в 8 часов вечера был салют. Стреляли все. Берлин гремел. Тяжело поверить, что уже больше не просвистит мина, снаряд и не слышно щелканья вражеских снайперов».