ProZorro – 100-процентная реформа

– Пани Кристина, как вы оцениваете начало работы проекта, какие уже обнаружены недостатки?

– Мы исходили из той позиции, что невозможно сразу сделать все идеально. Потому что, смотря, опять же, на европейский опыт, на их дорожную карту внедрения электронных закупок до 2018 года, мы понимали, что можем обмениваться миниатюрами, презентовать их на международных конференциях и прочее, несколько лет. А можем за два месяца сделать прототип и проверить систему «по-боевому».

Мы доказали, что электронная система имеет право на жизнь уже сегодня, поскольку не было времени на «раскачку» – каждый день терялись огромные средства. Мы примерно оценили масштаб проблем в государственных закупках и оказалось, что около 50 млрд грн, то есть 2 млрд долларов в год теряет Украина в результате неэффективности и коррупционности государственных закупок. Поэтому часто у нас по суперзавышены ценам закупалась суперплохая продукция.

Мы начали с того, что за собственные средства участников проекта создали электронную систему – небольшой прототип, который мы запустили в пилотном режиме, начиная с Министерства обороны, потом к нам присоединились другие государственные учреждения. Нас сначала не воспринимали всерьез, говорили: «Не обращайте внимания, они там в свою игрушку поиграют, а потом все останется, как было». Но за это время, с суммой экономии полтора миллиарда гривен, мы успели настроить общество так, что ProZorro уже остановить нельзя.

Сегодня у нас имеется система, она уже работает на всю страну и получила своеобразный «Оскар» в сфере государственных закупок (ProZorro получила престижную международную премию в сфере закупок World Procurement Awards 2016. – Ред.). Мы имеем новый закон о публичных закупках, который ввел в законодательство понятие электронных закупок и несколько упростил доступ бизнеса к государственным торгам.

Конечно, после пилотного проекта, когда мы запустили систему в масштабах всей страны, на все закупки, определились некоторые проблемы. Потому что, в чем специфика закупок? Здесь очень много особенностей и ограничений. Очень разные товары и услуги закупаются. Очень много особенностей в зависимости от типа заказчика: то ли энергетическая компания с частичной государственной собственностью, то ли районная больница. Понимаете, мы имеем масштаб! Поэтому, конечно, не все особенности мы учли сразу. Поэтому у нас же распланированы до конца этого года все технические доработки, которые будут в системе, и мы уже готовим пакет поправок к Закону о публичных закупках, который планируем осенью внести в парламент.

– А, действительно, не станет ли программа просто очередной «легкой и показательной» преградой на осуществлении госзакупок, а на самом деле все будет, как раньше? Такой вопрос задают нередко.

– Здесь уже все зависит от нас. Когда появляются эти провокационные статьи, что заказчики научились обходить ProZorro, Макс Нефедов (заместитель министра экономического развития и торговли, один из лидеров проекта. – Ред.) очень любит повторять фразу: «Мы вам дали микроскоп, вы увидели микробов и сделали вывод, что микробы победили микроскоп».

Собственно, наша цель была все эти проблемы показать обществу. Показать СМИ, показать экспертам. И сказать, что мы вместе должны преодолеть эту ситуацию. Потому что сейчас в системе объявляется около 1000 тендеров каждый день. Ни один человек, ни один департамент количеством в 50 или даже 150 работников не сможет проанализировать эти тендеры. Потому что никто из нас не является экспертом в каких-нибудь, например, супер-деталях к какому-нибудь реактору. Это должен делать, в первую очередь, бизнес, который производит или поставляет эти детали, это должны делать СМИ, общественные активисты. Собственно, только вместе и только, опять же, в совокупности с реформами судебной и правоохранительной систем. Потому что без наказания за нарушения, конечно, будут пытаться нарушать.

– И все же, возможно, что одна компания может организовать себе победу?

– Компания не может сделать ничего. Может сделать заказчик, только заказчик может нарушить.

Опять же, как любит говорить Макс Нефедов, «если хотят украсть, то украдут, хоть с системой, хоть без». Потому что можно просто кому-то заплатить деньги, поставить товар и надеяться, что это никогда не всплывет. Действительно, если нигде нет информации об этом тендере, то это можно сделать. Поэтому мы работаем дальше: например, недавно запустили сервис 007, который позволяет отслеживать по итогам тендера оплаты выбранному подрядчику.

К тому же, чем активнее бизнес будет работать в системе, тем сложнее будет провести дискриминационную закупку. Как это делают: выписывают условия закупки под конкретного поставщика. Например, если вы знаете, что на рынке определенных продуктов питания у поставщиков упаковки по 100 г в пачке, а у одного – 90 грамм. Вы прописываете в документации 90 г, и он выиграет. Но если придут шесть конкурентов, у кого по 100 г и все подадут жалобы на дискриминационные условия, такое уже не пройдет. Потому что или Антимонопольный отменит, либо сам заказчик поймет, что уж очень нагло себя ведет, и отменит или изменит эти условия. То есть необходимо, чтобы появлялись конкуренты – это позволяет и контролировать заказчика, и эффективно отстаивать свои права, и снижать цену.

На чем раньше выезжала вся эта коррупционная составляющая? Не хотел бизнес торговать с государством. Вот один какой-то «подмазал» и работал 5–10–15 лет. Все остальные говорили: «Ну, так мы же знаем, там Вася договорился, ну чего мы пойдем». Вот сейчас мы хотим, чтобы там, где Вася раньше был один, появилось 20 таких Вась. Тогда совершенно невозможно будет разыграть такой сценарий.

– Сколько человек сейчас работает в структуре?

– Сейчас очень трудно сказать про какую-либо одну структуру. Реформа же не делается на какой-либо одной структуре. Она не работает при какой-либо одной структуре.

При Министерстве экономического развития и торговли департамент регулирования государственных закупок, там работает, наверное, около 30 человек. Есть офис ProZorro, который занимается технической поддержкой. Сейчас эти люди переходят на работу в госпредприятие «Прозорро», которое взяло на себя администрирование системы, там работает около 100 человек.

К тому же, существуют параллельные инициативы как, например, создание типовых спецификаций на товары и услуги, которые наиболее часто закупаются. Там работает отдельная команда. Имеется у нас проект доступа на европейские рынки в иностранные тендеры для украинского бизнеса. Там работает отдельная команда.

Мы подсчитывали примерно, что это до 300 человек, которые работают в разных учреждениях, на разных уровнях, собственно, над реформой в целом.

– Вы также утверждаете, что на проект не ушло ни одной государственной копейки. А иностранные деньги были вовлечены?

– Здесь речь идет о донорской поддержке. Первыми, кто нас поддержал, были Western NIS Enterprise Fund, потом подключились другие – это почти все доноры, которые работают с Украиной. Кто-то помогал работой, кто-то деньгами. Наши партнеры: Еврокомиссия, Европейский банк реконструкции и развития, Агентство США по международному развитию (USAID), Департамент международного развития правительства Великобритании (DFID), подразделение Министерства торговли США «Программа развития коммерческого права» (CLDP), немецко-украинский проект «Реформа управления на востоке Украины» (в рамках сотрудничества с Федеральным министерством экономического сотрудничества и развития Германии. – Ред.), общественная организация Transparency International, международный фонд «Відродження», Киево-Могилянская бизнес-школа, компании Baker Tilly, Сollaborator, Crown Agents, Juscutum, Open Contracting Partnership, Qlik, RBC Group, SoftServe.

– Они проверяют, как используются их деньги, или все на доверии?

– Никакого «на доверии». У нас все абсолютно прозрачно! Мы с самого начала, даже когда были на этапе пилотного проекта, формально отдали систему Transparancy International (TI) Ukraine. Это антикоррупционная организация мирового уровня с соответствующей репутацией. Мы сказали, что пока что товарный знак, собственность и все права на систему будут там, чтобы никто не говорил, что мы сделали за свои средства, чтобы потом государству дороже продать. Все донорские средства также заводились на Transparency. Она отчитывается постоянно, куда расходуются средства, все эти графики вывешиваются у них на сайте. Поэтому совершенно понятно, от кого и сколько мы получили и куда потратили конкретные суммы от конкретного донора.

– Вводя структуру, вы же не изобретали велосипед?

– Нет, мы изобрели велосипед. Именно такой, гибридной модели системы электронных закупок, не существует. Мы просмотрели немало кейсов по электронным системам, их не так много в мире на самом деле. Мы изобрели велосипед, и собственно поэтому мы и получили в мае международную премию.

По ProZorro я могу сказать, что это действительно 100-процентная реформа, потому что мы не сменили вывеску, мы не сменили просто людей, мы действительно пытаемся изменить систему полностью, основательно, со сменой основных правил.

С другой стороны, мы прекрасно понимаем, что если реформа государственного управления не состоится очень быстро, мы потеряем людей, которые действительно отдают все свои силы, чтобы каким-то образом делать позитивные изменения в стране. Потому что они вернутся обратно в частный сектор, поскольку трудно жить на свои сбережения очень долго. В таком случае любая позитивная инициатива, то ли ProZorro, то ли любые изменения, которые уже удалось реализовать и они доказали свою эффективность, если попадут не в те руки, их можно будет перевернуть с ног на голову и поставить на служение коррупционным интересам. Такая проблема действительно существует.

– Сколько вы даете времени на то, чтобы не было такого сценария?

– У меня такое ощущение, что здесь счет уже идет на месяцы. Вижу, что этот процесс начался практически во всех министерствах, которые стали флагманами реформ в Украине. Это очень больно наблюдать. И я действительно вижу, что это вызывает безумную радость у тех, кто сказал: мы вас всех пересидим. Потому что у них действительно есть шанс нас всех пересидеть и открутить ситуацию назад...