Надо смириться, что процесс украинизации будет продолжаться немало лет

Впрочем, это все будет позже, а перед тем Степан Процюк за чашечкой кофе рассказал корреспонденту Укринформа, что побудило его написать психологический роман о КГБ, излечилось ли сегодня украинское общество от русификации, и что помогает ему писать книги для подростков.

- Поздравляю вас, Степан Васильевич. Прежде всего с тем, что впервые экранизировано ваше произведение. Вам понравился фильм «70-е»? Зацепил?

- Да. Любая экранизация, тем более профессиональная, приближает к тому времени, к роману. Любая популяризация другими средствами искусства литературных произведений полезна, потому что есть люди, которые не читают книг. Театр, кино, картины каким-то образом это визуализируют.

В 70-е люди жили своей жизнью. Я пытался показать, что многие и не представляли, что творилось. Это была не жизнь, а существование мещанина, обывателя, которому было безразлично, что умирает его язык и все остальное.

Полковник Дурбачев в моем романе славится психическим садизмом. Но обманчиво думать, что только он был кагебистом. В Западной Украине работало очень много специалистов высокого класса, которые ненавидели все украинское и все, что с этим связано. Причины тут были разные. У полковника погиб отец, который боролся с бандеровцами. И, хоть он говорит без акцента по-украински, эти земли он ненавидит. Когда герой моего романа бьет в лицо допрашиваемого, то одно дело про это читать в книге, а другое – посмотреть на экране.

- Вернемся к нынешней премьере. Имеет ли современное украинское кино литературную опору?

- Имеет, но у нас есть другая проблема. Многим актерам, писателям, музыкантам, режиссерам необходимо теснее сотрудничать. Потому что художественная среда очень эгоцентрична, они все живут очень обособленно. Вот, если бы таких событий, как сегодняшнее, у нас было больше, которые выходят за рамки актерства, сочинительства, киноискусства и могут становиться общественными, резонансными, обсуждаться так, как это происходит в странах Европы! Надеюсь, мы к этому придем, когда отдельные произведения наших писателей станут знаковыми в стране.

- А что стало толчком для написания этого романа?

- В 2014-м я вспомнил, как отец в конце 70-х вернулся из Одессы в отчаянии. Тогда он сказал, что в гроб Украины забивают последний гвоздь, в ее язык. Мне это настолько запомнилось, что до сих пор стоит все перед глазами. Вспомнил это как раз в тот период, когда в Украине начались серьезные дискуссии по поводу языка. Это был спонтанный, и, одновременно, сильный порыв, и я понял, что должен об этом написать роман.

Начал без согласования с каким-либо издательством. Никто мне этого не заказывал. Я хотел лишь отразить жизнь такой, какой она была на самом деле, со всеми противоречиями. Все факты в книге документальны. Это не фантазии. К примеру, я пытался передать трагедию агента Светланы и одновременно – фанатичную одержимость полковника Дурбачева.

В книге много русского языка. Есть даже немало русских романсов. Во время написания я хотел, чтобы роман стал не антикоммунистической агиткой, а произведением, которое отражает все противоречия и зигзаги человеческого сердца.

- Знаю, что вы родились в семье политзаключенного. Очевидно, эта тема болезненна с детства. Какие уроки из эпохи 70-х украинцам стоит усвоить?

- Я хорошо помню семидесятые годы. Тогда мне было от 6 до 16, и я понимал, что происходит что-то плохое. Чувствовал атмосферу фальши, угнетенности, страха, лжи. Да, собственные впечатления стали толчком к этому роману. Одна из крупных линий в книге – это карательная психиатрия в СССР. Политических заключенных сажали в психушки за убеждения. Таких учреждений, где они сидели, было около 30. Самые страшные: Казанская, Ленинградская, Днепропетровская. Последняя изображена в романе «Травам нельзя умирать». Там Максиму Томиленко ставят диагноз: «навязчивый психоз на почве украинского языка».

Сейчас мы много жалуемся. То плохо в Украине, и то, и то... Мол, надо «сваливать», ничего не получится.

Мужество, спокойствие и настоящая любовь к тому месту, где мы живем, нам сейчас крайне необходимы! Ведь говорят – где родился, там и пригодился. Картинная любовь, искусственная, под камеры, от случая к случаю, это – не любовь, а приспособленчество. Меньше нам надо этого приспособленчества, той отчужденности от Матери, а больше подлинности...

- Еще в начале 2000-х годов вы написали роман «Инфекция», в котором тоже затронули тему языка, предостерегая общество от инфицирования чужим языком, культурой. Как думаете, мы сегодня излечились от этой инфекции?

- Еще не излечились, но хорошо, что начинаем. Мы очень травмированы этой бациллой. Думаю, что мы начали лечиться в начале 2013 года, с момента избиения студентов.

Самые большие травмы нам нанес Советский Союз за 70 лет существования. Что можно сказать только о голоде 33-го в Центральной и Южной Украине?! За украинский язык, вышитую сорочку тогда расстреливали. Вот откуда этот наш страх!

Так же и в Западной Украине. Здесь Красную армию в 39-м встречали с цветами. Не только коммунисты верили в нее, но и многие писатели. Возьмем трагедию Ярослава Галана. Вокруг его смерти много вопросов. Понятно, что это была спецоперация. Потому что, несмотря на свою разрешенную определенную свободу, в 49-м он говорил в драмтеатре о русификации Львовского университета, ведь думал, что может говорить все, что думает. Галан – несчастная жертва коммунистической пропаганды.

Сколько здесь было погибших! Какая огромная пустыня образовалась внутри Европы, какие трагедии пережила Украина! Что было с теми матерями, которые не узнавали своих сыновей, чтобы их не вывозили! Разве энергия наших писателей сможет все это передать: уничтожение УПА, последние камикадзе, которые боролись после 45-х с осатанелыми большевистскими ордами, и знали, что умрут, и эти островки сопротивления в конце 50-х! В моем романе – это истоки будущего, без которого ничего не было бы, без тех первых рыцарей, которые боролись.

- В вашем романе много психологических портретов агентов КГБ. Есть ли у вас сегодня портреты современных агентов в Украине? Говорят, после Майдана их количество значительно возросло.

- Думаю, это вопрос скорее к СБУ. Впрочем, очевидно, когда в Киеве убивают одного из руководителей нашей разведки, так же в Донецкой области... Когда взрывают автомобили, убивают журналистов, это означает, что мощно работает агентура. Наблюдаем, как в школах немало учителей отказываются переходить на украинский, еще звучат призывы к сепаратизму. То есть внутри страны много людей, испытывающих неприязнь к Украине. Они должны или изменить свое мнение, или уехать отсюда.

Думаю, все это закономерно, потому что Украина меняется, с конца 2013 года. Другие годы, с периода ее независимости, были механическими: как бы жизнь, как бы нет... Полноценная украинская жизнь началась недавно, Украина словно пробудилась от летаргического сна.

- А как сегодня, после пробуждения, украинцам реагировать на заявления со стороны стран Европы, которые звучат после принятия закона “Об образовании”, который наконец-то четко расставил акценты в вопросе языка в украинской школе? Имею в виду официальные заявления Венгрии и Румынии.

- Как реагировать? Слушать, быть внимательными и делать свое. Я не политик, но когда в Венгрии нет ни одной украинской школы, в Украине живут целые села, которые не понимают украинского, то это – большие перекосы. Видите, как другие нации болезненно реагируют на эти проблемы. Что надо делать? Учиться у них любви и вниманию к своему языку на территории собственного государства.

- Вас называют «самым контроверсионным» писателем. Это не мешает в творчестве, преподавательской работе, быту?

- Для меня очень важен человеческий фактор. Контроверсионный – это противоречивый. Я не думаю, что я такой. Это слово, кстати, можно понимать и как комплимент. Я для него не старался. Воспринимал, как спонтанную реакцию. Многие люди живут механически, много лет подряд делают одно и то же. Но живут ли они? Нет вспышки, лучезарности, спонтанности, которые выводят из состояния оцепенения. Я люблю полноту жизни, чувствую ее. Как писатель могу перевоплощаться. У меня, кстати, есть три романа о писателях: Стефанике, Винниченко, Тесленко, где я пробовал перевоплощаться в них. Вот и все противоречия.

- Не эта противоречивость подтолкнула вас к решению выйти из Союза писателей Украины в начале 2017-го?

- (Смеется). Да, вышел. Написание романа «Травам нельзя умирать» стало для меня последним толчком для этого, потому что я давно хотел оттуда выйти. Нельзя же написать роман о жуткой роли этого Союза и оставаться в нем. Но сейчас там люди не виноваты. Подчеркиваю, эти люди не виноваты в том, что было раньше. Впрочем, как бывшее советское образование, он выполнил свою функцию: надзор за писателями.

Должны быть какие-то профсоюзы, новые объединения. Многие состоящие в Союзе далеки от сочинительства. Их никто не знает, а их произведения не имеют, подчеркиваю, почти никакого влияния на украинскую литературу. Никакого! И таких там большинство!

Писатель – это одержимость, горение, а не пустые амбиции и нездоровое воображение о собственной популярности и славе. Я не к тому, что это совсем не должно интересовать. Но если такой интерес на первом месте, то никогда не будет великого явления в литературе. Человек должен гореть изнутри. Как писал Симоненко: «Мало великим себе уявляти, треба великим буть!»

Кстати, я вышел из НСПУ, но являюсь участником украинского отделения международного писательского ПЕН-клуба. Также имею награду «Золотой писатель Украины» (украинская литературная награда, учрежденная в 2012 году основателями "Коронации слова" Татьяной и Юрием Логушами; вручается украинским писателям-романистам, издавшим произведения на украинском или в переводе на украинский язык в формате бумажной книги общим тиражом свыше 100 тыс. экземпляров за период от начала 2000-го года до настоящего времени. - Ред.).

- Это для популяризации настоящих литературных талантов вы стали учредителем литературного фестиваля «София» в Ивано-Франковске?

- Я не учредитель фестиваля, а лишь его идейный вдохновитель (улыбается). Есть разные фестивали. Наш, исторической прозы – для того, чтобы чувствовать связь с прошлым. Это не означает, что его надо идеализировать, боготворить, или наоборот – ненавидеть, открещиваться. Нет. Это означает – иметь с ним связь, чтобы понимать наше прошлое и будущее.

- Вы пишете не только для взрослых, но является автором произведений и для детей и подростков. Как для них подбираете темы?

- Мне всегда кажется, у каждого человека в себе остается ребенок: мальчик, или девочка. Мы часто пытаемся быть не такими, какие на самом деле. Я своего мальчика очень берег, не убил его, потому что это означало бы потерять свою внутреннюю сущность, жить с фальшью. Я воскресил своего мальчика, а потому смог написать несколько повестей. Одна из них – «Аргонавты» – вошла во всеукраинскую школьную программу. Это, скорее, подростковая литература, а не детская. Она создана для старшеклассников, которым больше 13 лет.

Так получилось, что я написал в 2008 году повесть о первой любви для подростков. Ее мне заказало издательство «Грани-Т». Но тогда предостерегли, чтобы я не писал о любви, как для взрослых, так как на то время у меня уже был скандальный роман о сложных мужских и женских отношениях в романе «Тотем» (смеется). Так я написал повесть «Маша и Костя». Потом критики оценили, что это – первые влюбленные подростки в современной украинской литературе. В советские времена у нас не было традиции такой прозы. Не знаю, может теперь уже есть книжки лучше, но тогда для меня работал только внутренний цензор. Ведь нельзя было перейти какую-то грань, надо было быть очень деликатным. Я писал, вспоминая свой школьный опыт, пытался выйти в тот момент из тела зрелого человека. Писатель должен уметь перевоплощаться, быть словесным актером.

- А как сделать так, чтобы сегодня среди подростков стало модным чтение? Что вы посоветовали бы родителям?

- Учить детей любви к книге. За эти годы что-то немного возрождается в украинской литературе. Да, читают мало. Хотелось бы, чтобы больше. Это связано с различными факторами, которые есть во всем мире. Например, с Интернетом.

Но у нас есть еще другая проблема: сопротивление украинскому языку. Глухота, непонимание. Есть русскоязычные украинцы. Это очень деликатные вещи. Надо смириться, что процесс украинизации будет продолжаться немало лет. Думаю, это будет как снежный ком, который катится с горы, и из маленького превратится в большой. Вот чешский язык возродился почти из ничего. С ирландским произошло наоборот... Мы же знаем, что ждет те языки, на которых не говорят. Должны помнить, что мир прекрасен в разнообразии: языковом, культурном. А любое сведение разнообразия к унификации – это потеря прекрасных цветов радуги.