Мы обошлись без палаток и лагерей

Руководитель областного Центра социальных служб для семьи, детей и молодежи (ЦССМ) Дмитрий Муценко убежден: многие государства мира еще будут изучать, анализировать и учиться украинскому опыту работы с вынужденными переселенцами.

– Дмитрий Валентинович, а чем наш опыт уникален?

– Мы его еще сами глубоко не анализировали, пока на это не хватает времени, работы много. Но на уровне своих ощущений и опыта  могу констатировать, что более 90% вынужденных переселенцев влились в местные громады, ассимилировались. Дети в садики и школы ходят, молодежь учится в колледжах и вузах, родители работают. Кто-то снимает жилье, кто свое приобрел. Многие начали свой маленький, но интересный бизнес: кто швейный, кто мебель делает, кто группы набрал – занимаются йогой, танцами, спортом, кто рукоделием, работают торговыми представителями  – очень разноплановая деятельность. То есть, наша страна полтора миллиона мигрантов уже “переварила”. Конечно, еще возникают проблемные ситуации, но они единичны и решаемы. А посмотрите, что происходит в “старушке” Европе из-за Сирийского кризиса? Богатый Евросоюз, с могучими бюджетами, почти с миллиардом населения, не справляется с миллионом беженцев. У них – лагеря, анклавы, огромное количество проблем. Да, нам немного проще было в том плане – мигранты граждане нашей же страны. Но – полтора миллиона беженцев на 42 миллиона населения, и далеко не самого богатого государства! В самый пик в Днепропетровской области было 130 тысяч переселенцев, в Харьковской около 100 тысяч, в маленькой Полтавской – 60 тысяч! У нас, по сравнению с теми регионами, было относительно немного, 15 тысяч. Но, тем не менее, они были, и наш регион все-таки не промышленный, а аграрный, дотационный. А когда еще в феврале, мы в наших службах предполагали нечто подобное и готовились к приему мигрантов, я пытался найти, как с этим справлялись в других странах. Причем изучал миграционные процессы не только из-за внутренних конфликтов на территории стран, но и миграцию населения из-за землетрясений, наводнений – по разным причинам. Так вот, везде это “выливалось” в лагеря, в дикий рост преступности, голод, эпидемии… И это в теплых странах. А у нас не теплая и не самая богатая страна, у нас холодные зимы. Но мы относительно безболезненно приняли полтора миллиона людей. Наше общество с этим справилось. Мы обошлись без палаточных лагерей, никто не остался без куска хлеба, без крыши над головой, без врачебной помощи. Да, было непросто, но ведь справились! Мы еще долго будем анализировать, почему такие молодцы, как умудрились так сделать. Никакая друга страна не имеет подобного опыта, опыта такой эффективной работы. И никакая другая страна не “переваривала” такого массива мигрантов. Полтора миллиона – это очень большая нагрузка.

– Вы сказали, что  готовились к приему мигрантов еще в феврале?

– Да,  еще никакого Донецка и Луганска и в помине не было, но военные части в Крыму были заблокированы, захвачены, там готовился так называемый референдум. Наше правительство еще “никак не телилось”, а мы уже понимали, что люди оттуда поедут. И сначала они поедут в города. И мы начали в службе думать, как им помочь. Вместе с директором нашего городского Центра Антоном Ефановым уже в марте  зарегистрировали у себя в системе (у нас есть такая возможность) спецформирование по работе с мигрантами, куда кинули человеческие ресурсы. И определились, что будем регистрировать семьи, как попавшие в сложную жизненную ситуацию из-за вынужденной миграции. Поэтому когда в мае начались активные события на Донбассе и люди “ломанулись”, мы были готовы. К счастью, в системе еще были специалисты по социальной работе. Те самые, которых правительство потом просто “ликвидировало”, сократило. А тогда их в области было 315 человек. И они круглосуточно дежурили вместе с МЧС на вокзалах, где были пункты приема. Спасатели  переселенцев регистрировали, а наш специалист брал их за руку и вез до места расселения, а по пути выяснял, что нужно, чем помочь.  Какие документы есть, какие утрачены. Даже если еще что-то не нужно сейчас, то что может понадобиться, например, через два месяца или полгода: жилье, работа, детсадик, школа, вплоть до “мелочей” – сколько пар носков нужно и какого размера. Еще международные организации не успели сориентироваться, еще не было международной помощи, не было государственной помощи.  Но у нас паники не было. Мы знали, что нам надо работать. Я еще когда лекции читал, говорил студентам, что мы – как врачи “скорой помощи”, не имеем права на охи-вздохи, нам человека надо спасти. Да, в тот период очень сложно было. И этот первоначальный наплыв мы перенесли только потому, что у нас в стране живут замечательные, великолепные люди. Наш городской центр, оба кабинета, были доверху забиты всякими вещами, начиная от одежды, ложек, сковородок и памперсов до стиральных машин, холодильников и пылесосов. Это херсонцы несли из дома все, что могли, чем могли поделиться. Люди предлагали свои дачи, чтоб переселенцам было где жить, отдавали, особенно в частном секторе, времянки, комнаты в домах и квартирах... Многие общественники подключились, кто никогда ранее подобными делами не занимался. И знаете, что удивительно? Мы ожидали, что на фоне экономического и политического кризиса увеличится социальное сиротство,  снова появятся уличные дети, как в 90-е годы. А тут – ничего подобного! Более того, произошла некая внутренняя социальная мобилизация. Даже те семьи, где пьянствовали беспробудно и не только о других, но и о себе не думали – “проснулись”,  взяли себя в руки, и начали другим помогать. А на уровне государства да, была истерика, все искали, где взять денег. И “нашли”, решили сэкономить на социальных работниках. А ведь именно социальные службы удерживают ситуацию в обществе, чтобы она не пошла вразнос. Когда растут социальные проблемы, никакие бюджеты с этим не справятся. Тем более, такие: ведь там у себя многие мигранты всю жизнь работали, копили, строили по кирпичику свой дом, и вынуждены были бросить все и уехать в чужой регион, где нет ничего своего. Тут, однозначно, имеет место и внутренняя депрессия, и безысходность. На этом фоне возможны любые процессы. А мы ситуацию удержали, благодаря нашим людям, которые пошли и понесли помощь.

– Но как удалось “удержать” вторую волну беженцев, ведь в ЦССМ почти не осталось сотрудников?

– Да,  службу сократили на 70%. Но мы еще в мае понимали прекрасно, что ближе к холодам будет и вторая волна переселенцев. Потому что там стреляют, и даже если жилье цело, нет отопления, газа, света. Как зимовать будут? И были к этому готовы. К тому моменту у нас уже не стало специалистов по социальной работе, но зато был опыт, мы знали, как и что надо делать. Тогда же осенью появилась первая нормативная база, пошла гуманитарная помощь от международных организаций. И наши люди во всем помогали.

– Я помню, что для многих переселенцев с Донбасса оказался крайне неприятным тот факт, что у нас в регионе мизерные зарплаты. И, тем не менее, они остались у нас и устроились работать?

– Да, тогда многие возмущались, что у них там зарплата была, например, 12 тысяч гривень, а тут им предлагают работать за две с половиной.  Тут как раз пригодился опыт наших сотрудников по работе с кризисными семьями, как их мотивировать и интегрировать в общество. А если просто, то ставили человека перед фактом: или заработать 2,5 тысячи или – не заработать ничего. Как правило, люди выбирали работу. Но есть и такие, что до сих пор ничего сами не делают, только требуют. Например,  звонят и говорят: нам нужен удлинитель, привезите. Хотя он стоит “копейки”, они вполне его сами могут купить. Таких семей немного, но они есть. Например, в Велетенском. Там несколько семей живут анклавом, в бывшем корпусе больницы. Сейчас это здание нам передают, там благодаря помощи Венгрии ремонт идет, новое оборудование устанавливаем, за коммунальные они не платят. Но сами жильцы ничего делать не хотят. Я считаю, что это было неправильно, поселить переселенцев вместе. Они друг друга “накручивают” и демотивируют. Семьи, которые мы расселяли “точечно”, между местными жителями, уже давно сами все свои проблемы решают. Но и в Велетенском у нас есть положительный пример. Одна семья с двумя детками буквально на днях переехала к нам с Донбасса. Какое-то время они пожили в ромской общине, а потом мы поселили их в том корпусе. Там папа не только строитель, но и мастер на все руки, и очень активный. Готов был взяться за любую работу. Когда мы с ним беседовали, то в сельском клубе как раз появилась вакансия разнорабочего, но там зарплата очень маленькая. А он сразу согласился. Говорит,  ему сейчас подойдет любая работа, потому что тут никого еще не знает. А потом, когда освоится, и сам сможет другую, лучше, найти. И, знаете, таким людям хочется помогать.

– А каких проблем у переселенцев сейчас больше?

– Большинство вопросов люди уже сами решают. А сложности возникают, например, в восстановлении, оформлении или переоформлении документов. Обычный человек часто путается, в какую “контору” надо обратиться, где и как взять справку. А для нас все это решается просто. Да, не сразу, занимает какое-то время, но у нас не было случая, чтобы какой-то чиновник ответил: “Не буду, не хочу”. К тому же,  в Крыму, например, до сих пор работают структуры наших Центров социальных служб. Их там удалось сохранить. Естественно, они переформатировались, поменялись какие-то внутренние положения, но специалисты остались те же. Чтобы вы понимали, в Российской Федерации таких структур не существует в природе. Единственный регион, где работает нечто подобное, это Ямало-ненецкий автономный округ. И директор нашего республиканского Центра социальных служб в Крыму специально ездил туда, чтобы изучить их документы. Чтобы “подогнать” деятельность службы под ту нормативную базу и сохранить специалистов. И мы до последнего времени с коллегами очень тесно общались. Тогда на полуострове работали наши мобильные операторы, и многие вопросы решались просто в “телефонном режиме”. Да и сейчас продолжаем сотрудничество, но на это уже уходит больше времени: посылаем запросы и получаем ответы почтой. Потому что ждать, когда ситуация “разрулится”,  не имеем права. Ведь за каждой проблемой – судьба человека, и его конкретную проблему надо решать не через год и не через пять лет, а сейчас.

– А к чему сейчас готовится социальная служба?

– Опасаемся общественного разочарования, некоего отката. Потому что когда началась война, была внутренняя мобилизация, душевный порыв, желание решить проблему. А никакого реального улучшения сейчас не видим. И происходит  разочарование. Особенно на фоне обнародованных деклараций. Люди несли из дома последнее, чтобы одеть и накормить беженцев. А страной руководят толстосумы, которые сидели и сидят на мешках денег. И возникает вопрос: а почему мы тогда “должны”? И у социальных служб происходит “перегорание”. Уже есть негативные результаты этого разочарования. У меня, на тех должностях, что не сократили  – уже 20 % вакансий. Люди с опытом, знанием, профессионально подготовленные уходят на другую работу. Например, в службу пробации – выполняет работу в три раза меньше, а зарплата в два раза больше и есть статус госслужащего (с нас его сняли).  В Чаплынке директора нет. Деньги на содержание Центра есть, на зарплату есть, а человека нет. И найти не можем уже три месяца. И во что это потом выльется… Преступность будет расти. То, что уже стреляют,  это еще “мелочи”. Вспомните 90-е, экономический кризис. Какая категория людей чаще всего участвовала в криминальных группировках? Спортсмены и афганцы. Люди, прошедшие войну. Их было тогда на наше население сравнительно немного. Сейчас через АТО у нас прошло уже 280 тысяч человек… И если с ними не работать, то разбираться с последствиями будет поздно. Многие говорят, что полиция виновата в росте преступности. Да ничего подобного. МВД на ее уровень практически не влияет. Они работают с фактами: есть преступление, его и расследуют. А на причины – не влияют никак. На уровень преступности в обществе влияют социальные службы. Разные, не только наши, вся социально-гуманитарная сфера. Мы об этом везде говорим, только нас  не слышат. Для того, чтобы боец не взял в руки автомат и не пошел отжимать чей-то бизнес или грабить банки, его нужно адаптировать и социализировать. Работать с ним “в поле”, на месте, чтобы у него и не возникала необходимость в криминале. И то же самое – по остальным категориям. С ними нужно работать каждый день, возиться. А возиться – некому. У нас снова могут появиться беспризорники, потому что неблагополучными семьями заниматься тоже некому. А война продолжается. Поэтому мы пытаемся  сами что-то придумывать. Как не ждали с переселенцами, пока государство примет нормативы, так и сейчас пытаемся создать механизмы, чтобы ситуация не развалилась. Барахтаемся на своем уровне, в рамках  законодательства. Например, начали эксперимент в Белозерке, там есть поддержка и понимание и депутатов, и администрации. Соцслужбы объединили с территориальным центром и за счет местного бюджета почти вернулось то количество специалистов, которые работали там в 2013 году и начале 2014-го. И еще один район, Нововоронцовский, готовится перенять этот опыт.

P.S. Юридическую консультацию переселенцы могут получить по адресу: Херсон, ул. Фрунзе, 2, оф. 19. Дни приема: вторник, четверг с 10.00 до 15.00. Предварительная запись по тел. (0552) 49 60 03.

За психологической помощью можно обращаться в Благотворительный фонд "Дерево жизни" к психологу Андрею Калите по адресу: г. Херсон, ул. Перекопская, 3, 050-418-10-01

Публикация подготовлена в рамках проекта “Строим Херсонщину вместе”  при поддержке Black Sea Trust и немецкого Фонда Маршалла. Мнения авторов публикаций не обязательно совпадают с точкой зрения Black Sea Trust, немецкого Фонда Маршалла или их партнеров.