Что такое государство?

В конце тридцатых годов всезнающий Альберт Эйнштейн писал: "Что такое свет в действительности? Волна или ливень фотонов? По-видимому, нет никаких шансов последовательно описать световые явления, выбрав только какую-то одну из двух возможных теорий. Положение таково, что мы должны применять иногда одну теорию, а иногда другую, а время от времени и ту, и другую. Мы встретились с трудностью нового рода. Налицо две противоречивые картины реальности".

Примерно так же обстоит дело с дискуссиями об украинском  государстве и его реформировании. В Украине парадоксальным образом уживаются два противоположных взгляда на проблему.

Для одних наше государство – это монстр, влезающий во все дыры и не дающий украинцам нормально жить; чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй*.

Другие  недоуменно пожимают плечами: по их мнению, все совершенно наоборот. Украинское государство немощно, бессильно, бесхребетно и срочно нуждается в укреплении!

Но, как ни странно, обе точки зрения вполне обоснованы. Все зависит от того,  что именно мы подразумеваем под "государством".

Можно воспринимать государство как совокупность живых людей, занимающих определенные должности, облеченных дискреционными полномочиями и применяющих эти полномочия на практике.

Государство – это министр и законодатель, судья и директор госпредприятия, любой силовик и чиновник любого ранга, некомпетентный педагог и хамящий работник поликлиники. С их разносторонней деятельностью мы сталкиваемся на каждом шагу, и у них  более чем достаточно силы и власти, чтобы отравить жизнь рядовому гражданину.

А можно рассматривать государство как бестелесный монолит, как высшую идею, как некую абстракцию, которой должны служить все вышеперечисленные люди. И поскольку чаще всего они служат не абстракции, а самим себе или своему непосредственному начальству, следует вывод о слабости украинского государства.

В первом случае государство из плоти и крови видится во множественном числе: "они". Во втором случае речь идет об обобщенном и неодушевленном субъекте: государство – "оно", держава – "вона". И выбор одного из двух вариантов выступает важнейшим мировоззренческим маркером.

До 2014 года в украинском обществе явно доминировал первый подход. Государство практически всегда отождествлялось с множеством одушевленных лиц  – Януковичем, Азаровым, младореформаторами, бюрократами, налоговиками, бойцами "Беркута", подневольными бюджетниками и т. д.

А затем победил Евромайдан, последовала гибридная агрессия РФ, и о государстве стали все чаще говорить в единственном числе. "Украинское государство противостоит Кремлю", "украинское государство не признает донецких и луганских сепаратистов", "украинское государство вводит санкции против агрессора" – эти действия ассоциируются уже не с конкретными чиновниками и силовиками, но с монолитной сверхсущностью, выражающей общие интересы. 

Многим из нас этот новый взгляд пришелся по душе. Оказалось, что с государством-монолитом можно связывать любые идеалы и мечты. На государство-монолит удобно проецировать все то, что тебе близко и дорого. Государству-монолиту не стыдно служить. Государство-монолит можно строить с чистого листа, ощущая себя творцом истории. И люди, еще несколько лет назад тяготевшие к стихийному либертарианству, начали перековываться в идейных государственников.

Однако для значительной части украинцев государство – это по-прежнему "они".

Государство все так же видится многоликой ордой в костюмах и униформе, и картина вырисовывается безрадостная. Злоупотребления со стороны этой разнокалиберной орды не ослабли, а в ряде случаев, наоборот, усилились.

Скажем, у конкретных сотрудников СБУ намного больше возможностей атаковать конкретный бизнес, чем до войны. И любой государственный запрет, любое ограничение – вроде пресловутой блокировки интернет-сервисов – вызывает тревогу именно потому, что рассматривается в контексте одушевленных исполнителей, которые получают дополнительную власть и не преминут ею воспользоваться.

Впрочем, новоиспеченные государственники, рассуждающие об украинской державе в единственном лице, тоже не удовлетворены ситуацией. С их точки зрения, сила должностных лиц не конвертируется в желаемый государственный идеал.

Возможности украинских чиновников и силовиков расширяются, но умозрительное государство-монолит по-прежнему выглядит слабым. Оно напоминает лошадь барона Мюнхгаузена, которую никак не удается напоить – сколько живительной влаги ни предоставляй в ее распоряжение.

Что же делать дальше? Единого ответа на этот вопрос нет и быть не может. Ибо разное восприятие государственной машины подразумевает разные подходы к ее реформированию.

Если мы рассматриваем государство как множество отдельных лиц, то ограничить имеющиеся злоупотребления и пороки можно лишь одним путем – постепенно сокращая объем дискреционных полномочий, доступных этим лицам.

Сразу возникает как минимум три "но". Во-первых, это неприемлемо для больших и малых государственных людей и, следовательно, трудновыполнимо. Во-вторых, это противоречит представлению об укреплению государства в условиях войны и выглядит недостаточно патриотично. В-третьих, этот путь попросту скучен – он оставляет мало простора для творческой фантазии.

Но если рассматривать государство как абстрактный монолит, перед нами открывается широчайшее поле деятельности.

Как добиться того, чтобы сотни тысяч исполнителей служили желаемому идеалу? Рецептов может быть великое множество. Набрать одних вместо других. Повысить зарплаты. Одеть в новую форму. Переименовать занимаемые должности. Переселить в новые офисы. Ввести экзамены на знание государственного языка и отечественной истории. Провести массовые расстрелы. Вживить каждому персональный электронный чип…

Даже если сто опробованных методик не сработают, всегда можно изобрести сто первую. Каждая новая попытка будет сопровождаться всплеском энтузиазма. И, возможно, в какой-то момент сам процесс государственного реформирования начнет радовать нас больше, чем достигнутый результат.

* Чу́дище о́бло, озо́рно, огро́мно, стозе́вно и ла́яй — эпиграф к книге Александра Радищева "Путешествие из Петербурга в Москву". Фраза означает: "Чудовище тучное, гнусное (либо грубое), огромное, со ста пастями и лающее". Впоследствии, фраза стала крылатой и обозначала крайне негативное отношение автора к тому или иному общественному явлению.