Жизнь после смерти. Боец, лишившийся рук и ног в окружении в Дебальцево, рассказывает, как заново научился жить

Вадима Свириденко призвали на войну 4 августа 2014-го. Он служил в рядах 128-й бригады медиком. 2 сентября его бригада вошла в Счастье на Луганщине. Затем их перевели под Дебальцево.

В феврале 2015-го бригада попала в то самое страшное окружение под Дебальцево, ставшее одной из самых горячих фаз войны. Свириденко был в числе тех, кто отправился на помощь к товарищам на другой блокпост. Неподалеку маршрута движения группы разорвался танковый снаряд, и он был ранен в руку и ногу. Коллега, другой военный медик Александр Данилюк, оказал Свириденко первую помощь, и в тот же вечер, 16 февраля, поступил приказ вывести всех раненых в Артемовск.

Об ужасах, которые ожидали колонну с ранеными, и о том, как сложилась судьба этого удивительного человека, рассказывает он сам.  

«Мы выехали. Шло два БТРа, Урал, Камаз, я находился в середине Урала с командиром, который тоже был ранен, Денис Чабанчук. По дороге нашу колону разбили. Наш БТР наехал на мину – она разорвалась прямо подо мной. Когда через минут двадцать сели в Урал, он опять наехал на мину», - вспоминает Свириденко.

В дни выхода украинской группировки из Дебальцево стояли сильные морозы. Из всех раненых, выживших после разрывов, выжил он один. На морозе провел четверо суток, пока утром 20 февраля его не нашла разведка так называемой ДНР. Обмотанного бинтами Свириденко взяли в плен, но вечером того же дня отпустили как очень тяжелого и практически безнадежного. Потом его передали украинцам. Дальше – двое суток в больнице имени Мечникова в Днепре, после этого – ожоговый центр в Киеве. Именно там доктора сказали ему, что руки и ноги сохранить невозможно – четверо суток на морозе сделали свое дело, обморожение было слишком сильным.

«Помню до сих пор, как доктор сказала: «Не бойся, будешь ходить, у тебя будут самые лучшие протезы». Успокаивали, как могли», - вспоминает Свириденко.

Реабилитация по-украински

До 12 августа я находился в ожоговом, проходил лечение, протезирование, потом была реабилитация. Выглядела она вот как: пришел афганец, который тоже в свое время потерял ногу, и сказал: «Давай я тебя буду учить ходить». Он меня учил сначала вставать с кровати. Потом уже ходили. Сначала по коридорам, потом – по всем горкам, погребам, потом по лестничным клеткам.

Были и тренера, тот же доктор Назаренко в ожоговом центре, у него друг борец. Пришел ко мне однажды: «Хочешь тренироваться? Физкультуру делать.» Говорю, конечно, хочу. Принесли мне такой массажный стол, на нем меня сначала на резинках поднимали, потом, со временем, я стал укрепляться. Потом приносили мне специальные гантели, которые липучками крепятся. Сначала килограммовые, потом трёхкилограммовые, я усиливал нагрузку. Привезли из Австрии велотренажер. Так, потихоньку, я становился на ноги.

Тогда практически все лето я проходил вокруг ожогового. Тренировки нелегкие, натирал ноги, потом три дня не мог встать. Человек, который меня поднимал, постоянно меня останавливал. В один момент он поехал отдыхать, сказал, что со мной будет другой парень. Давал ему указания: «Ты смотри, чтобы он много не ходил». А там такие длинные коридоры, и он говорит: «не больше 10 коридоров». Я говорю: хорошо. И проходил 40 этих коридоров. У меня было большое желание встать и ходить. Был адреналин, был стимул – жена беременная, хотелось не быть для семьи обузой.

В целом в Украине реабилитация сводится к уровню санаторно-оздоровительного лечения. На самом же деле она начинается еще в госпитальной койке. Реабилитолог должен прийти и посмотреть, что раненный может сделать, а что не может. Это уменьшает вероятность суицида и депрессии.

Ко мне приходила женщина-физиотерапевт, делала массаж – она все отдавала, но это не реабилитация. Нам в Украине и технических возможностей не хватает, и самих реабилитологов. У нас в принципе нет такой профессии – реабилитолог. Есть физиотерапевты. Сейчас они прошли какие-то курсы повышения квалификации. Хотя, я думаю, что где-то в СБУ есть реабилитологи, просто это закрытое заведение.

Пока я был в Америке, туда приезжали люди из Украины, чтобы посмотреть, как это должно быть. Но ведь человек, который пробыл в Америке неделю или две, не может научиться тому, что другие учат годами. В Штатах этому учат больше двух лет, за это платят 120 тыс. долларов.

Реабилитация по-американски

12 августа я улетел в Америку. На тот момент был более-менее подготовлен. Заходил в самолет, выходил, сам двигался. Нас на лечение взял Пентагон. Забирали нас военным транспортом. Лечение, проживание, питание – все входило в стоимость программы. Там, на месте, над нами взяли шефство волонтеры. Не было таких выходных, чтобы мы куда-то не ехали.

В Америке все было серьезно. И протезы посерьезнее, и реабилитация уже полная: психологическая, физическая, адаптация по жизни. Они учат всему. Страна, умеющая поднимать своих бойцов. 

В Америке были и тренажерный зал, и бассейн, и на беговой дорожке я бегал. Беговые дорожки там тоже особенные. Сначала надеваются специальные шорты, поднимается специальный купол. Он цепляется к шортам, компьютер надувает его воздухом и держит всю массу тела. И со временем, когда ты начинаешь бегать, воздух уменьшается, то есть, начинаешь держать сам собственную массу. На это нужно время. Так меня ставили на ноги.

Мои результаты – 5 км бега и в бассейне километр проплывал. Наверное, я уже так не смогу. Это на специальных протезах для бега, которые мне сделали в Америке. Я сколько у парней здесь не спрашиваю, ни у кого таких нет.

На самом деле реабилитация в Америке состоит из того, что вначале задают большой список вопросов: что человек привык делать, что может делать, что хочет делать. Ты рассказываешь свои пожелания, и они начинают искать, как помочь, они никогда не говорят «нет». Говорят: «Мы поможем решить эту проблему».

Они в горы берут. Я на сноуборде там катался, в другие ездил города. В таких поездках сталкиваешься с проблемой быта. По возвращении они интересуются, мол, ну как съездил? Ты рассказываешь, с какими столкнулся трудностями, что не получилось. Пока человек не встанет на ноги, не почувствует себя уверенным, они не отпустят.

У них есть такая умная кухня, как ее называют, где боец должен для себя научиться готовить. Он должен что-то приготовить, накормить американцев. Моим первым блюдом были отбивные. Им понравилось.

Винты учился крутить по-новому, гайки. Меня приучали к бытовой жизни. Там для этого есть адаптированные инструменты, кухонные приборы. Приобрести такое можно за копейки, для них это 3-4 доллара, у нас – 200-300 грн. Ты покупаешь и сильно облегчаешь себе жизнь: например, можешь ту же бутылку открыть. Есть специальная крышка, которая надевается, за счет чего это легко сделать. Все это распространяется, продумывается, подсказывается и все это ставится на конвейер. Если человек видит, что ему становится легче жить, то какая у него может быть депрессия? Даже психолог не нужен.

Протезы

В конце апреля-мае мне сделали протезы в Украине. Ортотехсервис, компания в Киеве, сделали и руки, и ноги. Сложно было пользоваться, потому что они немного устаревшие. Они были механические: надевать помогали санитарки, потому что сам я не умел. Руки мне проплатила испанская диаспора, а ноги сделали за счет государства, по госпрограмме.

У меня две пары механических рук, такие миопротезы, тач-бионик тоже есть современный. Ноги – есть протез для плавания, и это гибридный протез, у нас в Украине его не делают. Разве что, может, в Харькове могут. В Киеве с ними пока не знакомы.

Недавно смешной случай был. Недалеко здесь припарковались, но неправильно, потому что не было места. Стоим. Полицейский приходит, говорит, мол, ребята, не так стоите. Мы объясняем, что нам на пять минут, ждем директора, он не может далеко ходить, афганец, сейчас уедем, сами атошники. Он, мол, а УБД у вас есть? Я говорю: «Конечно». Руку поднимаю и так делаю: «Вжжж» [Свириденко прокручивает кистью, как венчиком в миксере, градусов на 180]. Ноги, говорю, такие же. Показывать? Не надо, говорит. Таких случаев много было. Спрашивают, как ты ими управляешь? Я говорю, а вот силой мысли. Смотрю на них долго, а потом они такие проворачиваются. На самом деле – это все мышцами управляется.

Эти протезы, которые сейчас на мне, еще и открываются [раскрывается кисть]. Но это – простой вариант. У них четыре функции. Допустим, в спортзале я штанги ими толкал. Бионические же, современные, боятся перегрузок, дождя, пыли. Но там все пальчики работают, а ложку ими сложно взять. Этими – намного легче. Но с теми легче работать на компьютере. Я еще не пробовал велосипед, машиной управлять тоже. Может, теми будет легче. Но они более массивные, тяжелее, там мотора больше. И рука более анатомически точная, приятная. Мне вот эти удобнее, но каждый выбирает для себя. Кому-то механические удобнее, кому-то мио, кому-то тач-бионик. Смотря что делать. На каждый случай свой инструмент и свой протез.

В Украине это еще пока не распространено, чтобы человеку давали несколько протезов.

Жизнь после

Когда я вернулся, мне сказали, что я должен быть для других примером, помогать им. Этим мы и занимаемся. Я работаю в общественной организации, это Украинская ассоциация инвалидов АТО. Руководит ею бывший афганец. Он в эту ассоциацию приглашает всех атошников, очень им помогает.

Мы здесь поднимаем много вопросов по реабилитации, по открытию центра в Киеве, сами ходим на встречи к ребятам, к раненным, объясняем, что надо делать, куда ехать, идти. Они уже вернулись, их дождались семьи, но для семьи это очень сложно. Мы и так сложный контингент после войны, а еще если раненый... Нужно всем помогать.

Как узнать о том, где можно пройти реабилитацию? Сложный вопрос. Кого-то ищем сами. Вот, например, смотрим, был такой боец, а где он делся, давайте его отыщем. По разным каналам. И тогда уже пытаемся узнать, что с ним. Работаем совместно с Минсоцполитики. Сколько каналов, людей, у каждого своя история, по-разному доходит эта помощь. Мне вот весь мир помогал.

Коварная контузия и психологические проблемы

Одна из самых распространенных травм среди атошников – контузии. Прямо с фронта с контузиями обычно никого не забирают, потому что они сразу не ощущаются, люди сами не понимают, что с ними что-то не так.

Спустя какое-то время эти бойцы сталкиваются с головными болями, зрение падает, слух ухудшается. Врачи лечат все, что угодно, но контузия не ставится как травма. Так было, в особенности, у первых нескольких волн военных. Это уже сейчас кое где ставят такой диагноз.

Любой взрыв – это сотрясение, может, не только головного мозга, а любого органа. Сотрясение кости, легкого, все, что угодно. И через некоторое время оно перерастает в травму, болезнь. И сейчас многие ходят с вегетососудистой дистонией, при любом изменении температуры, погодных условий за голову хватаются. Здесь нужно серьезное лечение.

Здесь нужно, чтобы медик вовремя поставил степень контузии, насколько она высокая. Я помню, был случай, когда человека привели, как робота, у него даже глаза не моргали. Он стоит, на меня смотрит. Клац-клац перед глазами, а он даже не реагирует. Это сложная степень. А вот когда легкая, люди даже не обращают на нее внимания.

Человеку, который вернулся из АТО, нужно полное обследование. На нервных стрессах развивается масса заболеваний. Это и желудок, и поджелудочная, другие органы. Но проявляется не сразу. Через полгода начинают проявляться первые признаки заболевания.

90% атошников, которые возвращаются с войны – это те, кому нужна психологическая подготовка. А 10% – такие, которым помогла семья, случай. Психологическая реабилитация нужна как бойцам, так и семьям.

Поэтому и суициды происходят. Человек, может, где-то поссорился, что-то случилось, он пошел, наложил на себя руки. Даже среди афганцев это сейчас происходит. Сколько лет прошло, а психологическое обследование им до сих пор нужно. У него какая-то проблема, он пошел, выпрыгнул из окна, или вены вскрыл.

Психологов высокого уровня у нас очень мало. А те, которые могут помочь, очень быстро истощаются, так, что им самим психологи нужны. У меня были психологи такие, что я им рассказываю, они сидят, плачут. После этого я сижу уже их утешаю.

Есть народная мудрость. Пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Приблизительно так и у нас. Мы все еще живем по опыту Советского Союза. Медицину нам давно нужно было менять, и кардинально. Если сейчас пройтись по палатам, по многим медицинским учреждениям, мы видим, что штукатурка трещит, окна деревянные. А там живые люди. Лекарства за свой счет. Если за свой счет, то хотя бы делайте страховую медицину. Мы уже тогда будем как-то платить. А так пришел в больницу, да, тебя специалист посмотрит высокого уровня, а потом скажет, что там аптека, иди, все покупай. Нет такого снабжения. Хотите изменений – меняйте.

Деньги-то выделяются, вот только куда они уходят – это вопрос хороший. Не можете деньгами управлять, уступите место тем, кто сможет это делать. Не хотите – тогда, значит, мы вас поменяем.