Хроники необъявленной войны

Несколько организаций Украины, в числе которых и юристы общественной приемной Херсонского областного фонда Милосердия и здоровья, готовят альтернативную информацию о военных преступлениях в зоне АТО. Они собирают показания очевидцев, исследуют документы и сопоставляют карты событий. Координирует эту работу представитель Украинского Хельсинского союза по правам человека Алексей Бида. На днях он побывал в Херсоне и рассказал “Вгору”  о том, что уже удалось установить.

– Алексей, то, что рассказывают люди, отличается от официальной информации?

– От той, что подает наше правительство? Можно сказать, что да, статистические данные занижаются. И, к сожалению, часто используются разного рода “подковерные игры”.

– Например?

– Например, с обменами пленных. Сейчас они приостановились, и причина – наша сторона не соблюдает условия. Во время переговоров та сторона указывает, кого конкретно хочет получить в обмен на наших бойцов. Наши соглашаются, но на процесс привозят абсолютно “левых” людей. И в результате доверия с той стороны нет, и ребята, которые там уже по году, по два находятся в плену, по-прежнему остаются там. И что еще плохо, связь с ними прервалась. Мы сейчас не знаем, что с ними происходит, в каких условиях они находятся.

–  Почему прервалась связь?

– Раннее централизованного места содержания не было, держали людей в разных местах, в основном, в неприспособленных для жизни помещениях. Там совершенно не соблюдались минимальные стандарты: доступ воздуха, доступ к воде, туалет, свет, стандартная кубатура на одного человека. Например, – в кабинетах донецкого архива СБУ, где люди спали на стеллажах. Или занимали офисные помещения. Теперь пленных переревели в следственные изоляторы. С одной стороны, это лучше, потому что там камеры оборудованы необходимым. А с другой стороны, установить, в какие именно учреждения перевезли людей, очень сложно – Донецкая и Луганская области лидировали в Украине по количеству СИЗО и тюрем. И неизвестно, какое количество пленных там, на самом деле, держат. Так, в 2014 году одну из наших групп военных тоже держали в СИЗО, в Снежном. Но в камере, рассчитанной на шестерых человек, находилось – тридцать. А когда еще добавились пленные, их поместили в гаражные боксы. И люди жили в гараже, находили какие-то доски, сами сколачивали себе нары…

– А сколько людей уже освобождены, и сколько еще находится в плену?

– Самые большие обмены были в марте прошлого года, когда в Донецке начался процесс централизации власти, когда Захарченко стал зачищать многие группировки (такая же и в Луганске ситуация была, но я ее меньше знаю). В нашей базе порядка 1100 человек, побывавших в плену. Это именно те люди, чьи контакты мы нашли. Список пополняется постоянно. А в плену остается еще более двух десятков военных, – из тех, кто уже находится там давно, и о ком достоверно известно. Еще, по словам очевидцев, есть много людей, которые числятся пропавшими без вести, но они живы и их используют как рабов на тяжелых работах типа копанок (добыча угля на “диких”  шахтах). Либо, если человек профессионал, используют в своих подразделениях, – держат как техников, механиков, радистов. Но я подчеркиваю, что эта информация еще не проверена, и пока это сложно сделать – некоторые районы и участки полностью закрыты для доступа.

И есть еще гражданские пленные, и многие из них до сих пор тоже находятся на оккупированной территории. Это местные жители, которых арестовывали без суда и следствия за разные “провинности”, и также использовали на разных работах. Продолжительность плена варьировалась от желания или нежелания начальника: “Ты мне понравился, через неделю домой пойдешь. А ты себя дерзко ведешь – месяц отрабатывать будешь”. Нет фиксированного срока ареста, люди постоянно находятся в неведении – что будет сегодня, что произойдет завтра. И таких людей – масса. Но многие, как правило, настолько запуганы, что к этому относятся как к норме: “Ну да, попинали, да, синяки были, но все ж нормально, я – жив”.

– Насколько тяжело говорить с людьми, побывавшими в плену?

– Очень тяжело. И вспоминать не хотят, и боятся говорить. Поймите, они там подвергались не только физическим пыткам, но и психологическим. И психологическому насилию – даже в большей степени. Их постоянно обвиняли в несуществующих преступлениях. Наиболее распространенное и абсурдное – когда буряты или кавказцы обвиняли в том, что украинцы  пришли захватывать восток Украины и убивать мирное население: “Зачэм ти прышол на мой земля”. Это даже смешно, если бы не было так грустно. Постоянно угрожали убить, не раз имитировали казнь. В том числе, запугивали – если что-то начнешь говорить, то найдут и убьют и его, и всех родственников. Опять же, когда пленных вели на обмен, многие не знали, что их ждет, думали, что идут на казнь. Это – один из способов издевательств. Там постоянно запугивают, обещают что-нибудь отрезать, отрубить, отстрелить. И так далее, и тому подобное, в разных интерпретациях. Поэтому люди и не хотят говорить. И им – сложно говорить. Многие были контужены, и контузия дает свои нюансы, как один из вариантов – проблемы с памятью. И еще, когда мы начинаем расспрашивать человека, он снова возвращается в то время и опять заново все еще раз переживает. Это так называемая  повторная травма. Поэтому мы используем определенные техники, которые сглаживают стресс.  Диагностировать и лечить людей мы не в состоянии, но понять состояние человека и “вывести из прошлого”  – это делаем.

– Сколько людей вы уже опросили?

– Такую масштабную деятельность мы, можно сказать, только что начали, с марта этого года. Порядка 50 человек я сам опросил, и еще у нас 350 человек в списке.  Как я уже говорил, в нашей базе порядка 1100 человек, побывавших в плену. Но только треть из них согласилась встретиться. Две трети – отказались что-либо говорить, по разным причинам. Тем не менее, это выбор этих людей, и мы должны его уважать.

– И физические пытки были?

– Особо дерзких – да. Особенно в 2014 году, сейчас уже меньше. Ноги простреливали, отрезали уши, пытали электрическим током. Известны факты имитации отрубания мужчинам гениталий – замахивались, но в последний момент топор врубали в стол рядом. Практикуется пытка током, мужчинам – прикладывая клеммы к гениталиям, женщинам – накладывали электроды на соски. Известен случай, когда после таких пыток женщину доставили в больницу в бессознательном состоянии. Практиковали публичную казнь – запугивали, убивая одних военнослужащих на глазах у других. Один из разведчиков попал в плен, и он оказался достаточно стойким  и в пытках, и в допросах. И у него на глазах отрезали головы двум нашим бойцам. Но он опознать их не может, потому что на тот момент ребята были избиты до такого состояния, что вместо лиц – месиво. Единственно, судя по татуировкам, ребята были из ВДВ, – десантники. И по времени, скорее всего, они попали в плен в боях за Донецкий аэропорт.  

–  Вы расследуете эти казни?

– Да, это тоже наша работа. Мы уже установили точно четыре случая внесудебных казней, когда казнили без суда и следствия военнопленных. А наши партнеры, еще одна общественная организация “Мирный берег”, которая работает в этом направлении, говорят о 30 фактах. Я только точно пока не могу сказать – то ли это 30 случаев, то ли – 30 свидетелей.  Что касается нашей деятельности, могу рассказать ход одного расследования. Мы нашли упоминание в СМИ о казни семерых человек. Один из пленных, давая конфиденциальное интервью, (не открыл ни своего имени, ни лица), рассказал что находился в Донецке у казаков и в один из вечеров его вывели на улицу из помещения, где его содержали, и показали тела семи наших убитых бойцов, пригрозив, что если еще раз попадется, то с ним будет то же самое. Взяв ту информацию за основу, по косвенным описаниям предположили, где и когда это могло происходить. Это были события Иловайска и было два варианта места казни. Разыскали подразделения, бойцы которых могли в это время быть в плену, таких оказалось четыре. Установили, что часть обстрелянной колонны попала в подразделение боевиков, в которое входили как местное казачество, так и ростовские казаки и чеченцы. И тогда уже точно идентифицировали местоположение. После этого нашли непосредственных свидетелей, которые присутствовали при той экзекуции, и вторичных свидетелей, которые вместе с ними находились в плену. Идентифицировали командиров. И исполнителей – тех, кто казнил военнопленных. Один подозреваемый – российский казачок, второй – казачок из Горловки, а третий – чеченский боевик. Финальной картины, кто конкретно и что делал, еще нет, мы продолжаем опрашивать людей, в плену у “казачков”  тогда находилось 30 человек. Но у нас есть свидетели, у нас есть виновные, у нас есть место и время происходящего, у нас есть родственники погибших. И есть свидетельства российской агрессии – передавали выживших пленных именно кадровые военные Российской Федерации.

– Вы это тоже фиксируете?

– Конечно. Одно из нарушений норм международного гуманитарного права  – агрессия. Доказать факт агрессии России на территории Украины – это одна из наших задач. Поэтому есть группа вопросов по этой теме. Люди, побывавшие в плену, рассказывают о тех, с кем сталкивались там, и мы их идентифицируем по оброненным фразам, позывным, по городам.

– А что будет со всем этим массивом информации?

– Вся информация перерабатывается и в электронном виде вносится в единую базу. В ней есть привязка по времени, по месту, есть привязка по событиям, по персонам, которые в них участвовали. Очень часто находятся пересечения: свидетельства разных людей дополняют друг друга. При этом, показания – не единственный источник информации. Есть еще открытые базы данных, которые тоже используем для сбора информации. Это и социальные сети, и гугол-карты. Раздельно эти факты имеют мало “веса”, а если это все собрать “в кучу”и выложить картинку, то она становится объемной, и это уже можно использовать. База закрыта для доступа, там много конфиденциальной информации, но весь этот массив данных уже можно будет использовать, чтобы предоставить иск в международный криминальный суд либо в Европейский суд по правам человека.